Москва как декорация: из чего построен мир «Мастера и Маргариты»

Роман Булгакова и его визуализации (как экранные, так и театральные) никогда не остаются без внимания. «Мастер и Маргарита» – самое популярное из нечитаемых произведений в нашей стране. Даже те, кто ни разу не открывал книгу или делал это только в школе, охотно употребляют мемы, порожденные ею: квартирный вопрос, который испортил москвичей, никогда и ничего не просите – сами предложат и сами все дадут, «никого не трогаю, починяю примус», «рукописи не горят» и, конечно, любовь, которая поражает как финский нож. Одни ищут здесь культурологические отсылки, другие – поведенческие модели, третьи – эффектные цитаты для пабликов, а редакция Arendator.ru – информацию о московской застройке. И недавно вышедший фильм Михаила Локшина дает в этом отношении хороший повод для разговора.

«Мастер и Маргарита» – это московский роман. Разумеется, Москва в нем невзаправдашняя. Это скорее потусторонний двойник советской столицы, иллюзорный город, живущий по законам зазеркалья. Тем не менее, практически у каждого упомянутого в произведении объекта – к радости многочисленных экскурсоводов – есть реальный адрес или, по крайней мере, кандидат в таковые. Например, на титул «дома Маргариты» («прекрасный особняк в саду в одном из переулков близ Арбата») претендуют и Морозовская усадьба на Спиридоновке, и «замок» Анны Кекушевой на Остоженке, и доходный дом Соловьева в Нащокинском переулке. «Дом Грибоедова», где члены МАССОЛИТа закусывали «порционными судачками» и коллегами по цеху, – это совершенно точно «Дом Герцена» на Тверском бульваре, ныне Литературный институт имени Горького. К слову, там действительно работал отменный ресторан, управляемый подлинным виртуозом своего дела легендарным Яковом Розенталем.

В последней экранизации «Мастера и Маргариты» булкаговский подход к изображению города сохранился, но был переосмыслен. Москвы, показанной в нем, никогда не существовало, но она вполне могла появиться. «Действие романа, который пишет у нас Мастер, разворачивается в Москве, как бы построенной по генплану 1935 года. Она была бы построена, если бы не война, в стиле постконструктивизма. Это проекция будущего, каким оно виделось из тех времен», – говорит сценарист фильма Роман Кантор.

Сейчас нам трудно даже представить, в каких обстоятельствах создавался упомянутый генплан. Москва начала 30-х гг. мало походила на столицу, тем более столицу победоносной социалистической утопии. Во-первых, имевшаяся на тот момент инфраструктура стала невыносимо тесной для 4-миллионного населения. Большинство городских локаций страдали от грязи, вони, отсутствия общественного транспорта, а также чрезмерно плотной и зачастую хаотичной застройки. Вдоль поросшей дичками Китайгородской стены сидели чумазые чистильщики обуви и парковались извозчики. Во-вторых, сам градостроительный контент на 40% состоял из бывших доходных домов. Остальные 60% – это дворянские усадьбы (без дворян), купеческие лавки (без купцов), гостиницы, склады, амбары, промышленные объекты, частные дома, часовни, монастыри и храмы, колокольни которых по-прежнему служили главными доминантами. Если исключить мавзолей и несколько памятников – советской власти в городе просто не было видно. Даже на кремлевских башнях все еще гнездились имперские орлы. Иными словами, Москва выглядела не просто неухоженной, но «классово чуждой».

Понятно, что товарища Сталина такое положение категорически не устраивало. Диалектика марксизма подсказывала вождю принцип будущих перемен: чтобы построить новый мир, надо до основания разрушить старый. Но большевистское руководство все же колебалось насчет того, что снести, а что поберечь. Председатель московского обкома и горкома Лазарь Каганович решил проконсультироваться с академиком Иваном Жолтовским. Тот был беспощаден в своих приговорах. Исторический музей? «Это грязь, это ничто, больное». ГУМ? «То же самое. В этом здании нет смысла». Храм Христа Спасителя? «Упадок страшнейший, бессмысленная вещь, ложная по принципу». По мнению заслуженного архитектора с солидным дореволюционным стажем ценность представляли разве что Кремль – и то не весь, собор Василия Блаженного и церковь Вознесения в Коломенском. Фанатичный апостол палладианской классики, Жолтовский ненавидел и пряничный декор купеческого модерна, которым мы так любуемся сегодня. Ле Корбюзье также не испытывал почтения к историческому наследию. Он предлагал оставить Кремль, Красную площадь и еще несколько примечательных зданий – все остальное следовало пусть на слом, чтобы высвободить место для небоскребов.

Самой известной и крупной жертвой начавшегося архитектурного террора стал храм Христа Спасителя – один из символов старой России и старой Москвы. Сталин и ко выбрали эту площадку (11 га), чтобы воздвигнуть на ней новый «храм» «храм коммунизма», «храм Ленина» – Дворец Советов. Именно вокруг него делает эффектный вираж Маргарита, прежде чем отправиться на бал к Воланду. Но канонический образ «вавилонской башни» со статуей вождя на вершине сложился далеко не сразу. Изначально рассматривалось множество альтернатив: на конкурс поступило 160 проектов (из одних только США было зарегистрировано 11 заявок) и 112 проектных предложений. В нем принял участие весь цвет советской архитектуры – от авангардистов (братья Веснины, Ладовский, Гинзбург) до официозных классиков (Жолтовский, Щусев). Не остались в стороне и европейские мэтры первой величины – Вальтер Гропиус и Ле Корбюзье. Подобное разнообразие идеально подходило бы под линейку мемов с Олегом Тиньковым.

После нескольких туров голосования победу одержал проект Бориса Иофана, автора «Дома на набережной». Но изначальная концепция Иофана – как и почти всех прочих конкурсантов – предполагала сложную горизонтальную структуру комплекса. На его первом эскизе фигурирует просторная площадь, образованная полусферой (Большой зал), полуцилиндром (Малый зал), пропилеями и сплошной колоннадой. Завершала ансамбль призматическая башня со статуей рабочего, держащего факел (аллегория «освобожденного труда»). Она отводилась под библиотеку.

Но это было не то, чего хотело советское руководство. Профильный совет, курировавший строительство комплекса, вынес постановление, в котором прямо указывалось: «Верхнюю часть Дворца Советов завершить мощной скульптурой Ленина величиной 50-75 метров с тем, чтобы Дворец Советов представлял вид пьедестала для фигуры Ленина». Потом властям показалось, что 75, не говоря уже о 50, – это слишком мало, и Ленин вырос до 100 м. При таких габаритах длина указательного пальца достигала 4 м. Эту идею подсказал итальянский архитектор Армандо Бразини – учитель Бориса Иофана. Сам Иофан был против такого варианта, но под влиянием партийных инструкций он вынужден был радикально изменить концепцию. Кроме того, на позднем этапе проектирования у Дворца Советов к работам присоединились Владимир Щуко и Владимир Гельфрейх. Этим людям мы обязаны зданием Российской государственной библиотеки («Ленинка»), которое относится к основным локациям фильма. Оно побывала и в роли варьете, и в роли МАССОЛИТа. Разумеется, возводилась библиотека не на пустыре. С 1874 г. участок на пересечении Воздвиженки и Моховой занимал архивный корпус Министерства иностранных дел с церковью Св. Ирины. Его окружала изящная ограда, стилизованная под стены древнерусских кремлей. Собственно, так же могла исчезнуть и вся Москва, которую знал Булгаков.

В своей финальной версии Дворец Советов претендовал на то, чтобы заново переписать всю архитектурную историю человечества. Его могучая тень накрыла бы все великое, что построили древний Восток и современный Запад. По объему комплекс втрое превосходил пирамиду Хеопса. Высота в 416,5 м позволила бы ему намного опередить и Эйфелеву башню (300,7 м), и новейшие на тот момент американские небоскребы Крайслер-билдинг (318,8 м) и Эмпайр-стейт-билдинг (381 м). Если что, башня «Восток» в комплексе «Федерация» возвышается на 360,1 м, а One Tower – на 405 м. Строительные технологии 1930-х не могли бы справиться с такой высотой, поэтому был предложен следующий вариант: поднимать сами краны наверх и крепить на каркасе по мере роста здания, так чтобы нижние передавали груз по цепочке верхним.

Громада Дворца давила бы на землю весом в 1,5 млн тонн – у «Лахта-центра» этот показатель в два раза меньше. Поверхность здания покрывали бы 20 тыс. кв. м росписей (три футбольных поля) и опоясывали бы 3 км барельефов. Специально для нужд проекта изобрели марку высокопрочной стали (она так и называлась ДС – «Дворец Советов») и построили два завода. Один из них производил бетон – только на фундамент требовалось более полумиллиона кубометров. Ему не давали застыть невиданные прежде автоматические бетономешалки. На стройплощадку бетон доставляли в 4-тонных бадьях. Задачей второго завода была подготовка к монтажу элементов каркаса. Каналы инженерных коммуникаций отличались такой шириной, что взрослый мужчина мог пройти по ним, не наклоняя головы.

Внутренняя структура Дворца и его техническое оснащение поражают воображение. Иофан, Щуко и Гельфрейх вписали в объем здания Большой зал – фактически целый стадион с планировкой амфитеатра. Он вмещал 20-22 тыс. зрителей и был вполне пригоден для проведения парадов и шествий. Система электромоторов могла за считаные минуты трансформировать сцену в каток или бассейн. Чтобы делегатам съездов было удобнее смотреть киноленты, планировалось подвесить четыре огромных экрана.

Проектировщики подумали о климат-контроле, кондиционировании, внутреннем и внешнем освещении, шумоизоляции, автоматической уборке, самовыдвигающихся креслах, радиосвязи, лифтах, эскалаторах и автоматических кабинах гардероба. Помимо Большого зала, были еще Малый зал (на 6 тыс. мест), Сталинской Конституции (фойе), а также залы, посвященные героическим свершениям в годы Гражданской войны и строительства социализма. Даже по современным меркам Дворец Советов считался бы премиальным МФК. Но не стоит забывать, что СССР 1930-х это очень бедная страна, недавно пережившая чудовищный голод, опустошивший целые республики. В среднем на одного гражданина Советского Союза приходилось 3 кв. м жилья, а в Москве – 5 кв. м. 

Трудно найти примеры того, как одно, пусть и невероятно большое здание, могло бы так изменить масштабы и пропорции целого мегаполиса. Кремль, к которому был обращен фасад Дворца, казался бы маленькой песочницей. Под него советское руководство собиралось перепланировать весь центр Москвы (фильм в этом плане дает хорошую иллюстрацию). Совместным постановлением Совнаркома и ЦК ВКП(б) от 10 июля 1935 г. предписывалось прорубить новый проспект, идущий от Лубянки (площадь Дзержинского) к Лужникам через Дворец Советов и продолжающийся в новом юго-западном районе за Воробьевыми (Ленинскими) горами. Для этого нужно было расширить Волхонку на отрезке между Знаменкой (улица Фрунзе) и Колымажным (Антипьевским) переулком. При этом полностью уничтожались жилой квартал, выходящий на фасад гостиницы Моссовета (гостиница «Москва»), все здания между Моховой и Манежной, а также между Волхонкой и Большим Каменным мостом.

Освободившееся пространство заполнялось «зданиями правительственных учреждений, а также зданиями общественного и научного характера». Среди возможных названий для проспекта предлагались «Аллея Ильича» и «авеню 25 Октября». Как могла выглядеть эта магистраль, показано в финальной сцене фильма, где персонажи смотрят на горящую Москву с Воробьевых гор. Дополнительные детали приводит Владимир Семенов, главный архитектор Москвы в 1932-1934 гг. и соавтор того самого Генерального плана реконструкции 1935 г. На Театральной площади (тогда площадь Свердлова) сооружалась колоннада со скульптурными группами, Малый театр получал надстройку, с фасада «Метрополя» сбивались «безвкусные лепные детали и часть не имеющей художественной ценности майолики». Манеж становился чем-то вроде ДК с кинотеатром и залом собраний, а напротив университета разбивался сквер. Ордынка расширялась по примеру Тверской – ей предстояло раствориться в так называемой магистрали «Север-Юг», шедшей к Рождественке. По Таганке прокладывалась «Магистраль завода имени Сталина» (то есть ЗИЛа) – ее хотели соединить с Ленинградским шоссе. Что касается жилой застройки вдоль новых улиц, то Генплан 1935 г. внедрял группировку домов по кластерной схеме. Жилые комплексы площадью от 9 до 15 га собирались из домов высотой 6-14 этажей. Между ними равномерно распределялась социальная и культурная инфраструктура.

Приемник Семенова на посту главного архитектора и его партнер по разработке Генерального плана реконструкции Сергей Чернышев успел перестроить доходный дом наследниц Хлудовых (ныне офис Минтранса) в Театральном проезде, убрав с него купол и весь декор. Это должно было придать улице «монументальный вид» – ведь она превращалась в часть парадного маршрута к Дворцу Советов. Тем же мотивом руководствовался и Жолтовский, настаивая на сносе верхней части ворот в Третьяковском проезде, видя в ней проявление «дурного псевдо-русского стиля».

Любопытно, что для иллюстрации сталинской Москвы в экранизации используются несколько узнаваемых петербургских локаций. Аллея с фонтанами у Патриарших это площадь перед Домом Советов на Московской площади. Правда, фонтаны на ней появились только в 2000-х. Зато само здание – его четко видно в кадре – аутентичный образец «сталинской» архитектуры. Вызывает изумление, как руководство таким идеологически важным проектом доверили человеку по фамилии Троцкий (Ной Абрамович). Он заложил в планировку около 700 помещений и гигантский зал заседаний (3 тыс. мест). Это впоследствии пригодилось новым владельцам Дома Советов, которые перепрофилировали его под офисный комплекс (БЦ «Московский»). Рыночек порешал. Архитектурные детали XXI века заметны и в интерьерах психиатрической клиники профессора Стравинского. Скажем, лестница из белого мрамора позаимствована у Российской национальной библиотеки на Московском проспекте. Парад физкультурниц проходил на самом деле не в Москве, а по улице Маринеско в Кировском районе Санкт-Петербурга. В кадр попала и соседняя улица Зайцева, застраивавшаяся в конце 40-х – начале 50-х.

Московская резиденция Воланда – «нехорошая квартира» – в нашем мире имела бы адрес Чайковского, 31. Петербуржцы знают это здание как «Дом Мануса». Демоническая история успеха Игнатия Мануса заслуживает отдельного произведения. Еврейский юноша из уездного городка Бендеры (так себе стартовые позиции в реалиях Российской империи) превратился в настоящего «волка с Петербургской биржи». Начав с трех рублей, он сколотил 12-миллионное состояние. На него работала сеть агентов, занимавшихся финансовым шпионажем. Пуская в ход полученные сведения, он мог разорить любой бизнес одними спекуляциями. Страх предпринимателей перед возможностями Мануса тот конвертировал в пакеты акций. Благодаря искусному шантажу и деловой хватке он стал совладельцем ряда промышленных предприятий (включая Бакинское нефтяное общество и Сормовские заводы), нескольких железных дорог и двух банков. Ему не подавали руки, но знакомство с Григорием Распутиным принесло Манусу чин действительного статского советника и потомственное дворянство. Однако встречи с чекистами он не пережил – 30 октября 1918 г. его расстреляли за «нарушении декрета о сделках с акциями и другими ценными бумагами» и «попытку подкупа должностных лиц с целью освобождения». Незадолго до своего трагического финала Манус поселился в нарядном доме на Сергиевской улице (Чайковского), забрав под квартиру весь второй этаж. Как нельзя более подходящий адрес для Воланда и его свиты.

Надо сказать, что Санкт-Петербургу не впервой играть Москву в экранизациях булгаковского романа. Сериал Владимира Бортко тоже выдался очень щедрым на петербургские локации. Как и Локшин, он не стал снимать Патриаршие на Патриарших, предпочтя Тургеневскую площадь (благо, на ней есть трамвайные рельсы). Бал Воланда проходил в Петергофе и Музее прикладного искусства. Каноничный дом №302-бис по Садовой улице на поверку оказывается доходным домом Полежаева «на Песках» (Центральный район города), Маргарита проживала в особняке Брандта рядом с Петропавловской крепостью, а психиатрическую клинику сыграл Елагин дворец. Внешний облик варьете съемочная группа взяла у Молодежного театра на Фонтанке, зрительный зал – у Театра эстрады имени Райкина, а для сцены, в которой Коровьев открывал дамский магазин, был задействован торговый центр «Пассаж» на Невском. Столичный «Торгсин» – это результат сложения жилого комплекса «Петровский Посад» и Елисеевского магазина.

Если воландовские фокусы – это черная магия, то образы «генплановской» Москвы – это, если угодно, магия красная. Обе претендовали на то, чтобы убрать границу между иллюзией и реальностью, обе порождали ложные надежды и обе до сих пор вызывают кривотолки.